Часть 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15
Редакция с согласия автора публикует отдельные фрагменты книги Петра Своика «Фрагменты истории власти и оппозиции в Казахстане, нанизанные на собственную жизнь». Книга издана осенью 2017 года.
Из предисловия редактора издания Данияра Ашимбаева:
«…Петр Своик излагает свое видение собственной жизни и связанной с ней новейшей политической истории страны и, сколько угодно не соглашаясь с полученной картиной, ему нельзя отказать в праве это делать. Директор ТЭЦ, депутат Верховного Совета, член правительства – председатель Госкомитета по антимонопольной политике, политик-оппозиционер, член руководства с десяток различных партий и объединений, публицист и – наконец – мемуарист. Тут можно было бы написать, что «автор, мол, подводит черту под своей долгой политической жизнью», но складывается впечатление, что г-н Своик не собирается ни прощаться, ни уходить.
…
… В конце концов, можно спорить, каким Петр Владимирович был энергетиком, депутатом, министром, политиком, но в таланте публициста, исследователя, аналитика ему не откажешь. Как не откажешь и в праве высказывать со своей колокольни свое мнение, весьма занимательное, хотя и порой обидное.
Но книга получилась, на мой взгляд, очень интересная, содержательная, раскрывающая и личность Петра Своика, и некоторые события новейшей истории, и сам процесс развития демократии по-казахстански».
***
Теперь собственно по линии ДВК.
Где-то в декабре, кажется, 2001 года Гульжан записывала свою очередную авторскую телепрограмму «Общественный договор» с участием Жакиянова (наверное, она и стала последней). Тогда мы с Галымжаном впервые и объяснились, потому что в правительстве фактически не пересекались. Был только эпизод – когда он, будучи семипалатинским акимом, открыто выступил против бывшего своего бизнес-партнера и шефа, ставшего премьером. Мы пересеклись в лифте, я успел сказать: «Молодец!», поехал дальше, и все дела.
Так вот, на записи Галымжан держался подчеркнуто холодно, а когда мы остались одни, потребовал объяснений насчет моих оценок в «Мегаполисе». Ответил, что теперь вижу – ошибался, беру свои слова назад и извиняюсь. Галымжан сразу как бы оттаял, разговор пошел уже дружеский и по делу.
На следующий день съездили, помню в АлмаАрасанское ущелье, ушли высоко от машин и телефонов, составляли планы…
Учредительное собрание «Демократического выбора Казахстана» в цирке пропускаю – о нем много и других рассказов. Подчеркну только вот что: идущие в одной цепочке цирк 19 января 2002 и митинг за «Сары-Аркой» на следующий день, 20 января, на самом деле обозначили уже необратимый разрыв между «радикальными» Аблязовым и Жакияновым, с одной стороны, и всеми остальными «умеренными» основателями «Демвыбора» – с другой. Изначально «младотюрки» (подобно «страшно далеким от народа» декабристам) категорически не хотели сближаться со «старой оппозицией» и уж, тем более, со всякими не имеющими властного или бизнес-прошлого маргиналами. Хотя действительно общеказахстанское собрание оппозиции, а именно таким впечатляюще полным оно и оказалось в цирке – без этого организовать было невозможно.
Соответственно, в цирке никого из ДВК принципиально не было, за исключением Галымжана Жакиянова, открыто сидевшего в президиуме, и Мухтара Аблязова – за кулисами, так сказать.
На следующий же день, на митинге, «младотюрки» были как раз только своей и как бы дружной компанией, привечая из «старых» разве что аксакала Серикболсына Абдильдина.
А чуть позже мне довелось стать свидетелем и почти участником уже завершающего политического развода. Дело было на заключительном, четвертом «круглом столе» ОБСЕ – 29 января, в Астане. Был там и веселый Булат Абилов, мы с ним о чем-то поговорили, а тут – звонок. Это, говорят, из приемной председателя КНБ, Нартай Нуртаевич хочет с вами встретиться. Но у меня, говорю, через три часа самолет в Алматы. Трубка понимающе хмыкает: «мы в курсе, успеете». Приезжаю в здание с входным козырьком в виде фуражки (в трубке сообщили эту примету, по ней и узнал) и Дутбаев объявляет мне прямо, что вот сейчас готовится пресс-конференция о создании партии «Ак жол», учредители – Абилов, Джандосов, Байменов, и мне предлагается войти в их число.
Отвечаю, что сотрудничать всегда готов, но полагаю такой партийный проект вторым «Отаном» и себя в нем не вижу. Разговор переходит на демонстрацию осведомленности комитета о делах ДВК, типа: вы думаете, мы не знаем, что все деньги идут через Туменову. Там я и услышал впервые эту фамилию. Далее председатель КНБ спрашивает: какой я вижу действительно оппозиционную партию. Говорю про местное самоуправление и формирование правительства парламентом, на этом дружески расстаемся. И вскоре, действительно, возникает «Ак жол».
Здесь, кстати, надо сказать про программу ДВК, точнее – про пять программных пунктов изначальной платформы. Дальше которых все программное творчество казахстанской оппозиции мало продвинулось. Это и стало основным (в моем собственном восприятии, по крайней мере) поводом для последующей моей внутрипартийной «бузы» и в ДВК, потом в «Нагыз Ак жоле», ДПК «Азат» и, наконец, в ОСДП.
Мне-то в оппозиции президентский пост, само собой, не мерещился, и кандидата из моего аула, которому бы я верно служил, также не было. Основная же личная амбиция сводилась к составлению такой альтернативной программы, в который рынок был бы не олигархическим и компрадорским, а национально и социально ориентированным, власть же – не персональной, а институциональной, в идеале – парламентской. Идеализм или идиотизм, но теперь уже поздно что-то отменить или изменить.
Так вот, все пять адресованных власти программных требований ДВК: выборность акимов всех уровней, выборность судей, свобода митингов и демонстраций, свобода СМИ и собственно честные выборы были верны, точны и исчерпывающи с точки зрения подрыва основ персонального президентского правления. Реализация хотя бы половины из них точно дестабилизировала бы режим. С точки же зрения выстраивания современной институциональной системы власти они были в половине своей сомнительны, а в другой половине – описывали лишь признаки, но не суть современной демократии.
В частности, я сказал Галымжану, что категорически против выборности территориальных (областных и районных) акимов, но ради общего дела готов отложить этот спор, хотя оставляю за собой право вернуться к нему.
А через пару дней повторил то же Мухтару – как раз тогда заработал штаб по подготовке общеказахстанского учредительного собрания. Которое планировалось в театре Ауэзова, а оказалось напротив, в цирке.
Специально выделяю этот эпизод потому, что целеполагание – менять хана или менять режим – оказалось той открыто не обозначенной, но фактически определяющей чертой, через которую казахстанская оппозиция перешагнуть так и не смогла. Вся она полегла (по рангу состоятельности претензий) – кто в землю, кто за границу, кого просто выдавили из политики – как раз перед этим барьером. И теперь, когда правление бессменного президента объективно подошло к некоему транзиту с вариациями семейно-монархического или партийно-корпоративного продолжения, и как раз в этот решающий момент оппозиция рассыпана едва ли не в прах, урок должен быть хотя бы усвоен. Впрочем, прибережем выводы на конец нашего повествования.
А до того, как продолжить собственно событийную линию, вспомню еще несколько эпизодов, раскрывающих тему расколов – и внутри ДВК, и между взросшими внутри президентской власти, под прямым покровительством президента, «младотюрками».
Итак, Мухтар Аблязов, где-то перед собранием в цирке, фактически перерезавшим властную пуповину ДВК, изложил мне вполне-таки не конфронтационный взгляд на дальнейшую тактику-стратегию. Он использовал образ президентской власти как крепости, откуда их выкинули, и они теперь ходят вокруг, под ее стенами. На прямой штурм сил нет – это понятно, но и власть тоже не в силах их уничтожить или отогнать подальше. И вот они так и будут неотступно держаться вблизи властных бастионов, отслеживая все действия правительства и паля из критических пушек, пока хозяин крепости сам не откроет ворота и не позовет на переговоры.
На самом же деле молодые, амбициозные и карьерно успешные чиновники и банкиры могли еще долго собираться в своем кругу, перемывая косточки ничего не понимающим в демократии и рыночной экономике партократическим агашкам, да хотя бы и самому президенту, но так и не доведя дело до открытого выступления. Нужен был решительный повод, и если декабристов вывело на Сенатскую площадь неожиданно возникшее междуцарствие после кончины Александра I, то здесь роль революционного катализатора сыграл Рахат Алиев. Конкретно – его до предела ожесточившаяся схватка с Галымжаном Жакияновым и Мухтаром Аблязовым, с кульминацией в виде досье на «Азиопу», положенного на стол президенту. Последующие события – истории о том, как он пытался укрыться во французском посольстве, как заперся в бункере под Алматы, откуда внуки звонили дедушке, умоляли спасти и простить их папу – комментировать не могу, сам не знаю и не видел. Равно как и финал с понижением старшего зятя до заместителя начальника президентской охраны и его последующее интервью КТК, где он пообещал все равно не дать спуску злоумышленникам, наблюдал как простой телезритель.
Но вот две вставки, услышанные от Галымжана Жакиянова.
В то время, уже после отставки и своей, и Рахата, он встречался с президентом – был позван на предмет нахождения, все-таки, некоей развязки. Но как раз компромисса не получилось: на довод о смещении Рахата он ответил, что даже если бы того перевели в простые президентские водители, это тоже не решило бы проблему. В ответ президент воскликнул: «Вы что же, хотите, чтобы я сам себе отрезал руку?!», и даже показал на себе жестом.
И второй эпизод: тогда же, по инициативе Утемуратова, была встреча Галымжана с ним, а к тому времени были уже арестованы два зама Жакиянова – Горбенко и Рюмкин, и еще Александр Лукин в Семипалатинске. И вот Галымжан, по его словам, в сердцах сказал Утемуратову, что пусть президент уходит по-хорошему. Таков был накал того времени, определивший и последующие развязки. В том числе – и «отскок» далеко не столь радикальных «младотюрков» от пустившихся в столь отчаянную игру соратников.
Следующим важным эпизодом ДВК (расстрел фидера и закрытие телеканала «Тан» опускаем) стало открытие уголовного дела на Аблязова, но пока без ареста. Мне позвонил Ермухан, а потом прилетел в Алматы, чтобы я свел его с Мухтаром. Мы встретились ближе к вечеру в скверике возле театра Абая, по углам на всех входах стояли аблязовские охранники, а мы втроем разговаривали в центре, у фонтана. Мухтар был по-боевому возбужден, рассказывал, как его только что прессовали Абыкаев с Дутбаевым, то угрожали, то уговаривали, каждые 15 минут звонил президент, и Абыкаев говорил, что еще нет, но вот-вот договорятся. А Муха, дескать, говорил им:
«Попробуйте тронуть!». У меня, говорил, только в «Астана-Холдинге» полтысячи вооруженных охранников, и вообще весь Алматы выйдет, если хотите, чтобы все банки легли – тогда трогайте…
И показывает нам повестку: вот сейчас его вызывают в финансовую полицию, он поедет, а задержать его они не осмелятся. То было 27 марта, последний его день на свободе, а мы с Ермуханом были последние, с кем он говорил перед арестом.
На следующий день в Алматы появился Жакиянов. Приехал из Бишкека, куда прилетел после встречи в Лондоне с Кажегельдиным. И – потом рассказывал мне – долго ходил на Курдайском перевале перед границей: понимал, куда возвращается, но другого пути у него не было. В гостинице «Амбасадор» срочно собрался штаб ДВК («акжольцы» давно уже отошли), пригласили и нас с Абильсиитовым. Первым вопросом был план действий в ответ на арест Аблязова, и там же решили избрать руководителя движения – Жакиянова (до того «младотюрки» ревностно следили, чтобы среди них никто не претендовал на лидерство). И сразу после избрания Галымжана я сказал, что подаю заявление на вступление. Массовый же приход «старой оппозиции» состоялся чуть позже.
Той же ночью под утро меня разбудили – надо срочно собраться перед гостиницей «Астана». Приезжаем, а там полицейский рейд – «ловят проституток». Уголовное дело (это сообщаю задним числом) тогда уже было открыто. Для этого накануне Павлодарский хозяйственный суд срочно отменил одну из приватизационных сделок, это решение тогда же оказалось в Астане, по нему дело успели возбудить, назначить следователя, тот вынес постановление о задержании бывшего акима Жакиянова, довести до Алматы – все за несколько часов. Но что ищут именно Жакиянова, милицейские полковники тогда категорически не подтверждали – только поиск проституток по номерам.
Однако Жакиянова уже нет – на посольской машине с заднего хода он успевает уехать. Начинается осада французского (а там еще немецкое и какието еще) посольства на Фурманова, полицейское оцепление, а вокруг него почти непрерывные митинги и пикеты. Дуванов, например, с французским флагом и табличкой «Виват Франция!» напротив, на тротуаре.
Параллельно посещаем послов, чтобы не выдавали, но они не готовы усугублять скандал. Подписывается меморандум о справедливом и открытом суде и избрании такой меры пресечения, как «домашний арест». Галымжан выходит, ночью к нему являются домой на «Коктюбе» и увозят… в Павлодар. Где помещают в «домашние условия» – в так называемый «соляной барак». На самом деле – это домик за высоким забором на заброшенном производстве, совсем маленький, но для жизни пригодный.
Но в «бараке» этом я смог бывать каждый вечер ближе к осени – когда начался суд, я стал общественным защитником, имевшим допуск к подсудимому. Пока же – коллективная поездка в Астану, на суд к Аблязову. Мухтар на процессе держался красиво – уверенно и спокойно, давая толково-убедительные пояснения ко всем инкриминируемым ему деяниям. Насколько же, на самом деле, следствие накопало корысти в его действиях как министра энергетики, оставлю без комментариев. Время было бартерное, поперек всего писанного законодательства. Общественным защитником, кроме профессиональных, могли допустить представителя ДВК, я предлагал себя, но остановились на Толене. Особо он не блеснул, сам себя Мухтар защищал активнее.
***
© ZONAkz, 2017г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.